1917 г. является поворотным не только в истории многих стран, но и в познании духовной культуры, так как в этот год получила известность книга лютеранского теолога Рудольфа Отто «Das Heilig», где религия интерпретируется в кантианско-феноменологическом русле как устойчивое отношение живого существа и бытия, которое не может быть объяснено, ибо является тайной. Рудольф Отто — ключевая фигура не только в философии религии, но и в феноменологии. Его феноменологическое учение рассматривается как методология трансцендирования культурных стереотипов. Актуальность темы статьи обусловлена теоретическими, практическими и глобальными аспектами: 1) сто лет — это значимый период для подведения итогов интеллектуальной истории произведения, 2) метод Р. Отто может быть рекомендован для сферы управления этноконфессиональным многообразием, 3) этос межкультурной коммуникации требует сегодня видения единства, нежели различий. Новизна исследования заключается в обобщении воздействия книги Отто на последующую философию и культурологию.

Автор исходит из позиции, что феноменология Отто не исчерпала себя и актуализирует этот теоретический метод как средство межкультурной коммуникации. В статье приводится оценка учения Отто отечественными и зарубежными мыслителями, разбирается значение концепций нуминозного и Другого

Статья посвящена построению практической философии управления коммуникацией. Актуальность темы определяется острой необходимостью обеспечить информационную безопасность России в формирующемся многополярном мире, а также жизненной потребностью согласованного развития (коэволюции) общества и природы. Вводится базовая категория — коммуникативное время, которое впервые рассматривается в широком и узком смысле. В широком понимании оно выступает в качестве универсальной способности материи обеспечивать дистанционное взаимодействие во Вселенной не только частей вещества и энергии, но и их форм, обладающих едиными физическими (биофизическими) свойствами, как волновых (полевых) структур. Узкое понимание употребляется в качестве регулятора процесса взаимодействия биосферы и социо­сферы, образующих ноосферу. Оно характеризует процесс ноосферогенеза, который по своей сути обеспечивает коэволюцию человека, общества и природы как процесс интенсификации синергетических и энергетических связей, системно организующих и координирующих скорость и плотность коммуникационных потоков, уровень культуры управления коммуникацией. В качестве матрицы культуры управления коммуникацией впервые анализируется диалектико-триалектическая парадигма, в которой диалектические (бинарно-полюсные) семантические системы управления смыслами («знание — понимание», «вызов — ответ», «современность — повседневность») представляют мягкую координацию посредством языка масс — синергии коммуникативного времени, а триалектические системы управления («масса — элита — власть») осуществляют жесткое управление при помощи языка власти — энергии коммуникативного времени. Используется контекст культуры времени, в котором практическая философия управления коммуникацией демонстрируется как философия ответственности человека и общества за состояние ноосферогенеза, разработку и реализацию стратегии выживания человечества.

Социокультурные трансформации, затронувшие сегодня все пласты человеческого бытия, обостряют проблему включения в социальную жизнь Другого, где как ответ на нетерпимое отношение человека к человеку рождается новый феномен культуры – инклюзия,  потребность в культурфилософской рефлексии которой предопределяет актуальность данной работы. Инклюзивные практики, общепринятое понимание которых концентрирует внимание на деструктивном характере социального взаимодействия общества и личности с ограниченными возможностями здоровья, требуют сегодня пересмотра своих смыслообразующих координат. Обновлённое понимание инклюзии как ядра философии гуманизма расширяет рамки мнения, что технологии удовлетворения обществом особых социокультурных и образовательных потребностей должны быть обращены к людям с ограниченными возможностями здоровья, смещая акценты в сторону признания «особливости»/уникальности каждой личности для дальнейшего развития человеческой цивилизации.  Авторский подход, предоставляя каждому неограниченные возможности для самореализации, погружает человека в удивительное таинство творчества, устремлённого к созиданию радости совместного бытия. Акцентируется понимание, что творчество есть процесс социального взаимодействия, где лишение сверхценности бытующих в современном обществе парадигм соперничества и результативности, способствует преодолению негативных практик осознания себя / Другого как носителя анормальности, а также утверждению значимости уникальности / «особливости» индивида для социального благополучия человека и общества. Представленный подход к инклюзии, аккумулируя концептуальные смыслы философии гуманизма, позволяет человеку открывать в себе уникальное начало, что способствует как социализации личности, так и обретению новых смыслов для существования. Обращение к последним исследованиям в области нейробиологии, доказывающим социальную природу человека, продиктовано недостаточным вниманием современного общества к воспитанию социально ответственной личности. Социальная наполненность жизни человека, ведущая к утверждению собственной уникальной природы посредством включения в процесс сотворчества, способствуя преодолению кризиса смысла жизни, гармонизирует жизнедеятельность всех социальных институтов, в том числе в масштабе  человечества. 

Описывается формирование сложной многоуровневой системы гуманитарного знания в современной литературе. Для анализа этого процесса используется понятийный аппарат, связанный с феноменом междисциплинарности. Выделяются различные формы проявления междисциплинарности в сфере гуманитарного познания: мультидисциплинарность, собственно междисциплинарность и трансдисциплинарность. Дается их краткая характеристика. Рассматриваются отдельные проявления междисциплинарности: междисциплинарные исследования, сводные дисциплины, ориентированные на педагогический процесс. Выделяются различные виды трансдисциплинарности в гуманитарном знании. Трансдисциплинарность может выступать как попытка создания единой гуманитарной науки, единой антропологии, гуманистики, нового направления в философии науки, метаанализа гуманитарного знания и т. п. Критически рассматривается идея гуманитаристики как общей методологии гуманитарного познания, в частности, из-за тенденции смешивать научные и ненаучные компоненты последнего. Подчеркивается, что изменения в сфере гуманитарного запаса знаний ставят ряд методологических проблем, в частности более четкого различения социальных и гуманитарных наук, соотношения научного и ненаучного компонентов в гуманитарном познании. Авторы полагают, что социальные и гуманитарные науки различаются объектом, предметом и отношением к ценностям. Дается критическая оценка парадигмального различения социальных и гуманитарных наук. Подчеркивается, что гуманитарное изучение имеет технологическое измерение, что проявляется в разработке в литературе темы гуманитарных технологий и гуманитарной экспертизы. Рассматриваются некоторые их свойства. Научная новизна статьи заключается в описании феномена расширения сферы гуманитарного познания, которая включает не только собственно гуманитарные науки, но и различные области междисциплинарных исследований, трансдисциплинарные образования, прикладные и технологические гуманитарные изыс­кания, различного рода ненаучные взгляды. Появление такого феномена делает важной проблему различения социальных и гуманитарных наук, а также разграничения научных и ненаучных компонентов в гуманитарном знании.

Рассмотрены проблемы использования документационного подхода для раскрытия сущности музейного предмета и музейного документирования. Обоснованы потребность в понятии «музеологический документ» и необходимость культурологического подхода к его изучению.

Краткий обзор этапов формирования теории музейного предмета показал, что понятия «документ» и «музейный предмет» в музееведении отождествляются, родо-видовая зависимость между ними не рассматривается. Термин «документ» используется как неспецифическое общее понятие, не имеющее отраслевой дефиниции, но отличное от представлений о документах в других сферах инфообмена и в системах музейной документации. Документная сущность музейного предмета до настоящего времени определяется через способность отражения действительности посредством комплекса свойств, которые имеют семантические, аксиологические и коммуникативные аспекты. На данных положениях строится эмпирический базис теории музейного предмета в отрасли, который помогает разрабатывать технологию и развивать практику научно-фондовой работы. Проблема онтологии документа музейной сферы на данном уровне не требует ни постановки, ни решения.

Перед теорией любой науки, и музееведением в том числе, на постнеклассическом этапе развития встают прогностические задачи, и решающее значение приобретают теоретические обобщения и терминологические абстракции. В статье рассматривается целесообразность введения в понятийный аппарат музеологии термина «музеологический документ» как абстрактного понятия единицы музейного документационного процесса. На основе теории документа и свойств метасистемы документальных коммуникаций дается его рабочее определение. Подчеркивается значение нового термина для поддержания внутритеоретических связей науки, что позволяет сохранить традиционную приверженность «музейному предмету» в законодательной, нормативной и повседневной практике деятельности музейной отрасли. Дальнейшие исследования в данном направлении требуют обращения к методологии культурологического подхода, так как музей является институтом, маркирующим документный статус предмета реального мира, а распознавание и «прочтение» документа осуществляется в рамках определенных культурных норм.

В статье рассматривается проблема возникновения и датировки пасхальной иконографии — образа Воскресения Христова (Анастасис). Актуальность обращения к ней обусловлена тем, что в науке нет единого мнения о времени сложения этой иконографии; в отечественном и зарубежном искусствознании называются разные временные промежутки при общей тенденции западных ученых датировать Анастасис более ранним периодом. Мнение о его позднем (IX—XII вв.) возникновении искажает представление об истории этого образа и накладывает отпечаток на гипотезы о его возможных источниках (например, о связи с поздними апокрифами или о возникновении в качестве полемического оружия против еретиков — монофизитов или иконоборцев). Проанализирована временная атрибуция памятников, на которых представлен этот образ. Автор акцентирует внимание на том, что априорная убежденность исследователей в поздней датировке иконографии не раз изменяла и датировку самих реликвариев и крестов, на которых среди других сюжетов помещен Анастасис, примером чему служат история передатировки реликвария Моргана или временная атрибуция креста из Плиски. Проблема осложняется лакунами, оставшимися в византийском искусстве в результате разрушений эпохи иконоборчества, и тем непримиримым отношением именно к образу Воскресения, которое было для нее характерно. Выполнен подробный историографический обзор рассматриваемой темы и показано, что результаты современных исследований дошедших до нас памятников позволяют делать новые выводы. Отмечается, что в ходе изучения Т. Вайгелем колонн кивория из собора Святого Марка в Венеции было доказано их древнее происхождение и возможность датирования позднеантичным временем, и лишь наличие образа Анастасис среди других барельефов на этих колоннах вынуждает исследователя сдвигать их датировку к VI веку. Поскольку литературные памятники, в которых исследователи видят образность, связанную с Анастасис, относятся к IV в., а такие сюжетные мотивы, как попрание врагов и захват запястья, являющиеся постоянными для иконографии Анастасис, свойственны именно древнему искусству, автором делается вывод о возможности довольно раннего происхождения образа Воскресения.

Древнерусские изобразительные источники дают ценный историко-бытовой материал, способствующий уточнению наших представлений об особенностях конструкции и функционирования музыкальных инструментов. Среди дошедших до нашего времени сведений о древнерусских смычковых инструментах особую значимость приобретают фрески и миниатюры рукописных книг.

В статье рассматриваются смычковые инструменты на фреске «Ант Скоморох» западной стены Успенской церкви близ села Мелётово Псковской области (1465) и миниатюре «Царь Давид беседует с певцами» из первой части Следованной Псалтири (1470—1480). Исследуемые иконографические источники содержат не только изображения смычковых инструментов, но и надписи, вследствие чего возрастает их значимость для изучения древнерусской инструментальной культуры.

Впервые предпринята попытка комплексного анализа смычковых инструментов в древнерусском изобра­зительном искусстве XV в. в сопоставлении со средневековыми западноевропейскими и византийскими иллюстрациями, а также древнерусскими письменными и археологическими материалами.

Методологическую основу исследования составляют сравнительно-типологический и исторический подходы, позволяющие выделить и соотнести основные типы средневековых смычковых инструментов, их сходство по форме и исполнительским приемам.

В результате сравнительно-типологического анализа древнерусских иконографических памятников XV в. делается вывод о том, что изображения смычковых инструментов представляют некоторый переходный образец — еще не отошли от византийского влияния, содержат признаки западноевропейского инструментария, но уже вбирают специфические национальные древнерусские черты. В XV в. на древнерусских миниатюрах и фресках появляются надписи, поясняющие, что на них народные музыканты. В этот же период впервые в древнерусском искусстве воссоздается вертикальное игровое расположение инструмента, что соответствует русской традиции исполнительства на смычковых инструментах. Ряд конструктивных особенностей сближает изображенные инструменты с гудками XII—XV вв. Новгородской археологической экспедиции (форма корпуса, головки, отсутствие продолженного грифа, наличие трех струн и лукообразный смычок).

Статья посвящена коллекции рукописей и музыкальных изданий из наследия графа Михаила Клеофаса Огинского (1765—1833). Впервые раскрываются материалы его дипломатического архива (куда попали и рукописи), хранящегося в Российском государственном архиве древних актов в Москве. Огинский был не только политиком и дипломатом, но также скрипачом и талантливым композитором. Цель статьи — раскрыть многогранность личности графа Огинского. Автор по-новому подходит к изучению творческого наследия композитора, убедительно доказывая, что музыкальная часть наследия Огинского (в частности, его широко известные в Европе и России полонезы) является важным источником знаний о его музыкальных предпочтениях и артистических достижениях и вместе с тем ценным свидетельством эпохи. Изучение этих материалов является одной из составляющих частей более крупного исследовательского проекта, «Музыкальные полоники в библиотеках и архивах Москвы», осуществляемого польско-российской группой библиотекарей и музыковедов. Впервые усилие специалистов обеих стран будут направлены на выявление малоизученных и неизвестных источников и документов, свидетельствующих о связях и взаимовлиянии музыкальных культур России и Польши в XIX—XX вв.

Актуальность темы настоящей статьи определяется тем, что рисунки Адольфа Менцеля, одного из любимых художников Александра Бенуа, воспроизведенные в технике гравюры на дереве в различных изданиях, никогда не становились объектом специального исследования как художественные источники творчества этого художника.

Научная новизна настоящей статьи заключается в том, что в ней впервые предпринят опыт анализа влияния гравюр по рисункам Менцеля на творчество А.Бенуа. Автор применил комплексный метод, который объединил источниковедческий анализ воспоминаний художника, традиционный формальный анализ его произведений, сравнительный формальный анализ его произведений в сравнении с работами Менцеля, Андо Хиросигэ, рисунками Юлиуса Дица, гравюрами французских мастеров XVIII века. Также были рассмотрены мемуары герцога де Сен-Симона и маркиза Данжо, роман Александра Дюма «Жозеф Бальзамо». Это позволило значительно расширить и углубить существующее представление об исторических и художественных источниках творчества Бенуа.

Выявлено, что гравюры по рисункам Менцеля[1] оказали влияние на образ старого короля в листах графического цикла Бенуа «Последние прогулки Людовика XIV» (1896–1898), а также на пастель «Маскарад при Людовике XIV» (1897). Также установлено, что композиция акварелей Бенуа «Прогулка короля» (1906) и «Свадебная прогулка» (1906) повторяют композиции гравюр по рисункам Менцеля «Фридрих на верхней террасе Сан-Суси» и «Король Фридрих II с королевой перед двором» из книги Ф. Куглера «История Фридриха Великого».

 

Рассматриваются малоизвестные публикации советского культуролога И.И. Иоффе конца 1930-х — 1940-х годов, которые практически не обсуждались в академическом сообществе и давно стали библиографической редкостью. Феномены из истории западноевропейской и русской культуры И. Иоффе рассмотрел, следуя своему синтетическому методу. И. Иоффе успешно применил разработанную методологию исследования при анализе конкретных культурных феноменов. Ученый обратил внимание на феномены «синтеза искусств» во французской культуре XVIII — XIX вв. на примете творчества Ж.Л. Давида и М.Ж. Шенье, Э. Золя, а также в русской культуре XIX века на примере произведений Н.В. Гоголя и П. Федотова. Осуществленный И. Иоффе анализ иконографии "Мертвых душ", позволил ему установить момент поворота в русской живописи от народного лубка к натуральной школе. В контекст исследования автора статей «Давид и Шенье» (1939) «Золя и натурализм» (1941) «Мертвые души и русский реализм» (1842—1942), «Русский Ренессанс» (1944) были вовлечены все сферы художественной культуры — живопись, театр, музыка, кино в их сложном взаимодействии. Темы и сюжеты статей И. Иоффе оказались вновь востребованными в современном искусствознании, литературоведении и культурологии. Материалы данной статьи позволяют восполнить досадный пробел в отечественной историографии культурологии и определить подлинное место концепции и методологии И. Иоффе в ряду отечественных историков и теоретиков культуры.

В статье представлены результаты исследования одного из аспектов организации учебного процесса в Московской консерватории от ее основания до революции 1917 года, а именно феномена стипендий. В связи с тем, что обучение в консерватории в тот период было платным, не все достойные и талантливые молодые люди могли рассчитывать на место в этом знаменитом учебном заведении. Стипендия рассматривалась как своего рода грант, который позволял малообеспеченным ученикам получить высшее музыкальное образование и давался по критериям таланта и усердия. На основании материалов из фондов Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ) подробно анализируются условия и процедура назначения стипендий. В частности, выявляется разница в целеполагании благотворителей, влиявшая на условия выделения стипендиальных средств. Учредители стипендий подразделены на две группы: общественные организации (Московское отделение Императорского Русского музыкального общества (ИРМО, РМО), Московское городское общественное управление, Ведомство учреждений императрицы Марии) и частные лица (как правило — крупные меценаты). Отмечается, что каждая группа имела свои особенности в выборе стипендиатов. Так, многие частные учредители стипендий преследовали личные цели (увековечивание памяти близкого человека или обеспечение образования своим потомкам). Среди выдвигаемых ими ограничений (условий) выделяются: музыкальная специальность, социальное происхождение, пол, место рождения, вероисповедание будущего стипендиата. Лишение стипендии подчинялось более объективным критериям: главным образом, в расчет принимались нерадивость стипендиата или его несоответствие стандартам обучения. Процедура лишения стипендий не была четко прописана юридически, но в большинстве случаев это решение принимал Художественный совет или лично директор консерватории. Выдвигается идея об актуальности изучения данной темы в контексте рассмотрения мотивирующей роли стипендий и применения этой практики в современном отечественном образовании.

Реферат. Статья посвящена вопросам исследования истоков драматургического творчества Александра Валентиновича Вампилова, его творческой лаборатории, истории продвижения пьес на страницы печатных изданий и сцены центральных театров. В рамках темы рассмотрены три периода творческой деятельности Вампилова. Два первых периода – студенчество и работа в газете: время освоения богатств литературы, первых литературных опытов, накопления жизненных впечатлений и овладения литературным мастерством. Третий период – работа над пьесами. В статье отмечена роль семинаров драматургов и учебы на Высших литературных курсах в становлении и развитии драматургического дара Вампилова. Делается попытка рассмотреть его творчество в историко-культурном контексте времени создания пьес. Отмечаются противоречивые тенденции в развитии культуры времен хрущевской «оттепели» и брежневского социального застоя. Оживление культурной жизни сочеталось со стремлением руководства удержать ее в жестких рамках. Показано воздействие на культуру цензуры. Дана характеристика литературной среды Иркутска 1960-х годов. Раскрываются некоторые особенности творческой лаборатории Вампилова. Автор доказывает, что в основе замысла у Вампилова всегда лежит жизненный факт. Актуальность данной статьи обусловлена тем, что Вампилов является наиболее одаренным драматургом своего времени, его драматургическое творчество занимает одно из центральных мест в истории нашей литературы. Новизна статьи заключается в том, что источниками для исследования вышеперечисленных вопросов являются мемуары непосредственных участников событий и записные книжки драматурга. Автором проанализированы мемуары однокурсников Вампилова, иркутских писателей и журналистов, руководителей творческих семинаров молодых драматургов, деятелей театра, издательских работников. Новизна работы обуславливает ее научно-практическое значение. Выводы и наблюдения, сделанные в статье, могут быть использованы для изучения творчества Вампилова. Мемуары помогут заинтересованным читателям окунуться в атмосферу тех лет.

Китай, как и Россия — многонациональная страна, где каждый народ имеет свою уникальную историю и культуру. Сохранение культурной идентичности малых народов часто является проблематичным из-за процессов ассимиляции. Именно поэтому в перегруженном информацией XXI в. выживание и обретение популярности различных видов национального искусства отдельного малого народа является большим достижением с точки зрения сохранения богатства культуры многонациональной страны. Данная статья посвящена истории развития музыкально-театрального искусства чуйчуй-цян  малого народа бай, проживающего в юго-западной части Китая в округе Дали провинции Юньнань. Отмечается, что генетически драма чуйчуй-цян восходит к юаньской драме XIII—XIV вв., на которую в последующем оказали влияние также такие разновидности оперы, каксицинь-цян  и си-дяо . В статье отражены как отличительные, индивидуальные особенности жанра, так и более общие характеристики китайской музыкальной драмы (оперы), находящие свое воплощение в том числе в чуйчуй-цян. Автор обосновывает вывод о том, что присутствие в чуйчуй-цян свойственной всем китайцам любви к четкой регламентации процессуального действия, церемониальному этикету, использованию определенных традиционных символов определяется взаимопроникновением культур в ходе исторического развития. В то же время данному жанру свойственны определенные уникальные характеристики, которые также отражены в работе. Исследование может быть полезно для аудитории, интересующейся культурой многонационального Китая, а также для тех, кто считает важным вопрос сохранения самобытных видов искусства малых народов как в Китае, так и в России.

Автор рассматривает особенности влияния религиозного фактора на развитие частной благотворительности и меценатства во второй половине XIX — начале XX в. на примере Владимирской, Костромской и Ярославской губерний. Руководствуясь православными этическими принципами и системой жизненных ценностей, предприниматели, зачастую выходцы из старообрядческой среды, особое внимание уделяли благотворительной деятельности. Они выделяли значительные средства на социальную защиту рабочих своих предприятий и населения губерний: строительство и содержание больниц, детских садов и приютов, приютов для престарелых, школ и училищ, библиотек, богаделен. С историей Владимирской, Костромской и Ярославской губерний связана деятельность следующих благотворителей: братьев П.М. и С.М. Третьяковых, Морозовых, Горбуновых, Мальцовых (Ю.С. Нечаев-Мальцов), Зотовых, Вахрамеевых, Карзинкиных и др. В статье рассматривается благотворительная деятельность старообрядца Костромской губернии Г.К. Горбунова. Он состоял попечителем как богаделен, так и детских приютов. Выходцем из костромских старообрядцев являлся и И.П. Третьяков (г. Судиславль, Костромская губерния). Его меценатство было связано с благоустройством г. Судиславля (вкладывал средства в строительство водопровода, приюта для душевнобольных людей, зданий для городского магистрата и реконструкцию Преображенского собора города). К наиболее видным филантропам Владимирской губернии относилась династия Мальцовых. В Ярославской губернии распространенным видом благо­творительных учреждений являлись богадельни, пансионы, например богадельня Пастуховых, богадельня А.И. Вахрамеева, богадельня М.М. Вахрамеевой, Николаевский детский приют для детей обоего пола (г. Углич Ярославской губернии), Воспитательный детский приют (открыт на средства вдовы А.Г. Баскаковой и купца Н.И. Тюменева).

В статье исследуется проблема взаимодействия власти и творческой интеллигенции в 1920-е годы. Проанализированы делопроизводственная документация Центральной комиссии по улучшению быта ученых (ЦЕКУБУ) о делении творческих работников на разряды, о выдаче пайков и пособий, материалы о социально-бытовых учреждениях — Домах престарелых ученых Москвы и Ленинграда (Петрограда), санатория «Узкое». Ставится и решается задача исследовать примеры взаимодействия (а не конфликта) власти и интеллигенции, особенности их взаимного позиционирования. Автор приходит к выводу о том, что взаимоотношения власти и творческой интеллигенции первого постреволюционного десятилетия не могут быть однозначно определены в ракурсе «победители-побежденные»: необходимость сотрудничества диктовала определенные компромиссы, на которые шли обе стороны. Пример подобных компромиссов дает работа ЦЕКУБУ, вмешательство партийных и советских органов в которую до 1929 г. было минимальным. Отмечается, что позиции ЦЕКУБУ не были слабыми: пользуясь системой клиент-патронских отношений с властью, ей удавалось сохранять «осколки» старого, уходящего уклада жизни, защищая и протежируя тех, кто в силу социального происхождения, политической позиции до 1917 г. и дальнейшей жизненной стратегии не был близок новому политическому режиму. Причины автор выявляет в сохранении и функционировании системы корпоративных связей, сложившейся еще до 1917 г.: она не могла быть разрушена в короткий срок и реализовывала себя через работу в экспертных комиссиях ЦЕКУБУ лиц, с дореволюционного времени знакомых с принципами ее функционирования и расстановкой сил; через систему поручительства и патронажа; через утверждение новой властью списков и решений ЦЕКУБУ. Она формировала специфику положения узкого круга интеллигенции и особенности его позиционирования по отношению к власти. Включение в этот круг определялось не политической позицией и лояльностью режиму, а личной известностью (научной репутацией) представителей творческой интеллигенции, их корпоративными связями и, возможно, принадлежностью к определенным творческим объединениям и институциям.